СДЕЛАЙТЕ СВОИ УРОКИ ЕЩЁ ЭФФЕКТИВНЕЕ, А ЖИЗНЬ СВОБОДНЕЕ

Благодаря готовым учебным материалам для работы в классе и дистанционно

Скидки до 50 % на комплекты
только до

Готовые ключевые этапы урока всегда будут у вас под рукой

Организационный момент

Проверка знаний

Объяснение материала

Закрепление изученного

Итоги урока

Максим Горький «Детство». Главные герои

Категория: Литература

Нажмите, чтобы узнать подробности

В презентации даны характеритстики главных героев повести М. Горького "Детство" с точки зрения их влияния на главного героя.

Просмотр содержимого документа
«Максим Горький «Детство». Главные герои»

Максим Горький «Детство» Главные герои

Максим Горький «Детство»

Главные герои

БАБУШКА

БАБУШКА

Внешность  Когда она улыбалась, её тёмные, как вишни, зрачки расширялись, вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые, крепкие зубы, и, несмотря на множество мор­щин в тёмной коже щёк, всё лицо казалось молодым и светлым. Очень портил его этот рыхлый нос с раздутыми ноздрями и красный на конце. Вся она — тёмная, но светилась изнутри — через глаза — неугасимым, весёлым и тёплым светом. Она сутула, почти горбатая, очень полная, а двигалась легко и ловко, точно большая кошка, — она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь.  Сидя на краю постели в одной рубахе, вся осыпанная чёрными волосами, огромная и лохматая, она была по­хожа на медведицу,

Внешность

Когда она улыбалась, её тёмные, как вишни, зрачки расширялись, вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые, крепкие зубы, и, несмотря на множество мор­щин в тёмной коже щёк, всё лицо казалось молодым и светлым. Очень портил его этот рыхлый нос с раздутыми ноздрями и красный на конце. Вся она — тёмная, но светилась изнутри — через глаза — неугасимым, весёлым и тёплым светом. Она сутула, почти горбатая, очень полная, а двигалась легко и ловко, точно большая кошка, — она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь.

Сидя на краю постели в одной рубахе, вся осыпанная чёрными волосами, огромная и лохматая, она была по­хожа на медведицу,

Манера говорить  Говорила она, как-то особенно выпевая слова, и они легко укреплялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные.  Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце моё силу, приподнима­ющую меня. Говорит, точно поёт, и чем дальше, тем складней звучат слова. Слушать её невыразимо приятно.

Манера говорить

Говорила она, как-то особенно выпевая слова, и они легко укреплялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные. Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце моё силу, приподнима­ющую меня. Говорит, точно поёт, и чем дальше, тем складней звучат слова. Слушать её невыразимо приятно.

Отношение к жизни — Ты гляди, как хорошо-то! — ежеминутно говорит бабушка, переходя от борта к борту, и вся сияет, а глаза у неё радостно расширены. … Часто она, заглядевшись на берег, забывала обо мне: стоит у борта, сложив руки на груди, улыбается и мол­чит, а на глазах слёзы. …— Господи, Господи! Как хорошо всё! Нет, вы глядите, как хорошо-то всё! Это был крик её сердца, лозунг всей жизни.

Отношение к жизни

— Ты гляди, как хорошо-то! — ежеминутно говорит бабушка, переходя от борта к борту, и вся сияет, а глаза у неё радостно расширены.

… Часто она, заглядевшись на берег, забывала обо мне: стоит у борта, сложив руки на груди, улыбается и мол­чит, а на глазах слёзы.

…— Господи, Господи! Как хорошо всё! Нет, вы глядите, как хорошо-то всё!

Это был крик её сердца, лозунг всей жизни.

Увлечения бабушки  Начинает рассказывать мне какие-то диковинные истории о добрых разбойниках, о святых людях, о всяком зверье и нечистой силе.  Теперь я снова жил с бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она рассказывала мне сказки или свою жизнь, тоже подобную сказке.  Бабушка сказывала хоро­шую историю про Ивана-воина и Мирона-отшельника; мерно лились сочные, веские слова...  Бабушка, сидя под окном, быстро плела кружева, весело щёлкали коклюшки, золотым ежом блестела на вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булав­ками.

Увлечения бабушки

Начинает рассказывать мне какие-то диковинные истории о добрых разбойниках, о святых людях, о всяком зверье и нечистой силе.

Теперь я снова жил с бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она рассказывала мне сказки или свою жизнь, тоже подобную сказке.

Бабушка сказывала хоро­шую историю про Ивана-воина и Мирона-отшельника; мерно лились сочные, веские слова...

Бабушка, сидя под окном, быстро плела кружева, весело щёлкали коклюшки, золотым ежом блестела на вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булав­ками.

Увлечения бабушки … Вдруг она молодо встала, оправила юбку, выпрямилась, вскинув тяжёлую голову, и пошла по кухне … Бабушка не плясала, а словно рассказывала что-то. Вот она идёт тихонько, задумавшись, покачиваясь, по­глядывая вокруг из-под руки, и всё её большое тело ко­леблется нерешительно, ноги щупают дорогу осторожно. Остановилась, вдруг испугавшись чего-то, лицо дрогнуло, нахмурилось и тотчас засияло доброй, приветливой улыб­кой. Откачнулась в сторону, уступая кому-то дорогу, от­водя рукой кого-то; опустив голову, замерла, прислуши­ваясь, улыбаясь всё веселее, — и вдруг её сорвало с места, закружило вихрем, вся она стала стройней, выше ростом, и уж нельзя было глаз отвести от неё — так буйно-краси­ва и мила становилась она в эти минуты чудесного воз­вращения к юности!

Увлечения бабушки

… Вдруг она молодо встала, оправила юбку, выпрямилась, вскинув тяжёлую голову, и пошла по кухне

… Бабушка не плясала, а словно рассказывала что-то. Вот она идёт тихонько, задумавшись, покачиваясь, по­глядывая вокруг из-под руки, и всё её большое тело ко­леблется нерешительно, ноги щупают дорогу осторожно. Остановилась, вдруг испугавшись чего-то, лицо дрогнуло, нахмурилось и тотчас засияло доброй, приветливой улыб­кой. Откачнулась в сторону, уступая кому-то дорогу, от­водя рукой кого-то; опустив голову, замерла, прислуши­ваясь, улыбаясь всё веселее, — и вдруг её сорвало с места, закружило вихрем, вся она стала стройней, выше ростом, и уж нельзя было глаз отвести от неё — так буйно-краси­ва и мила становилась она в эти минуты чудесного воз­вращения к юности!

Отношение к детям, к мужу  Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вер­тясь, как винт. … Она гово­рила тяжёлым голосом: — Окаянные, дикое племя, опомнитесь! … Когда дядя Яков ушёл, бабушка сунулась в угол, по­трясающе воя: — Пресвятая Мати Божия, верни разум детям моим! … И, сжав его голову ладонями, она поцеловала деда в лоб; он же — маленький против неё — ткнулся лицом в плечо ей… — Знаю я тебя, ты их больше любишь! А Мишка твой — езуит, а Яшка — фармазон! И пропьют они добро моё, промотают… … Распластавшись на полу, бабушка щупала руками лицо, голову, грудь Ивана, дышала в глаза ему, хвата­ла за руки, мяла их и повалила все свечи. Потом она тяжело поднялась на ноги, чёрная вся, в чёрном блестя­щем платье, страшно вытаращила глаза и сказала не­громко: — Вон, окаянные! … Мне было и смешно и противно видеть все эти дедовы фокусы, а бабушке — только смешно. — А ты — полно! — успокаивала она меня. — Ну, что такое? Стар старичок, вот и дурит! Ему ведь восемь де­сятков, — отшагай-ка столько-то! Пускай дурит, кому горе?

Отношение к детям, к мужу

Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вер­тясь, как винт.

… Она гово­рила тяжёлым голосом:

— Окаянные, дикое племя, опомнитесь!

… Когда дядя Яков ушёл, бабушка сунулась в угол, по­трясающе воя:

— Пресвятая Мати Божия, верни разум детям моим!

… И, сжав его голову ладонями, она поцеловала деда в лоб; он же — маленький против неё — ткнулся лицом в плечо ей…

— Знаю я тебя, ты их больше любишь! А Мишка твой — езуит, а Яшка — фармазон! И пропьют они добро моё, промотают…

… Распластавшись на полу, бабушка щупала руками лицо, голову, грудь Ивана, дышала в глаза ему, хвата­ла за руки, мяла их и повалила все свечи. Потом она тяжело поднялась на ноги, чёрная вся, в чёрном блестя­щем платье, страшно вытаращила глаза и сказала не­громко:

— Вон, окаянные!

… Мне было и смешно и противно видеть все эти дедовы фокусы, а бабушке — только смешно.

— А ты — полно! — успокаивала она меня. — Ну, что такое? Стар старичок, вот и дурит! Ему ведь восемь де­сятков, — отшагай-ка столько-то! Пускай дурит, кому горе?

Бабушка на пожаре  Она была так же интересна, как и пожар: освещае­мая огнём, который словно ловил её, чёрную, она мета­лась по двору, всюду поспевая, всем распоряжаясь, всё видя. … Она бросилась под ноги взвившегося коня, встала пред ним крестом; конь жалобно заржал, потянулся к ней, косясь на пламя.— А ты не бойся! — басом сказала бабушка, похлопы­вая его по шее и взяв повод. — Али я тебя оставлю в стра­хе этом? Ох ты, мышонок... … Накинув на голову пустой мешок, обернувшись попоной, она бежала прямо в огонь и суну­лась в него ...Но бабушка уже вынырнула, вся дымясь, мотая голо­вой, согнувшись, неся на вытянутых руках ведёрную бу­тыль купоросного масла.

Бабушка на пожаре

Она была так же интересна, как и пожар: освещае­мая огнём, который словно ловил её, чёрную, она мета­лась по двору, всюду поспевая, всем распоряжаясь, всё видя.

… Она бросилась под ноги взвившегося коня, встала пред ним крестом; конь жалобно заржал, потянулся к ней, косясь на пламя.— А ты не бойся! — басом сказала бабушка, похлопы­вая его по шее и взяв повод. — Али я тебя оставлю в стра­хе этом? Ох ты, мышонок...

… Накинув на голову пустой мешок, обернувшись попоной, она бежала прямо в огонь и суну­лась в него ...Но бабушка уже вынырнула, вся дымясь, мотая голо­вой, согнувшись, неся на вытянутых руках ведёрную бу­тыль купоросного масла.

Отношение к Алексею Прибежала бабушка, заохала, даже заплакала, смешно ругая меня: — Ах ты, пермяк, солёны уши! Чтоб те приподняло да шлёпнуло. Потом стала уговаривать Цыганка: — Уж ты, Ваня, не сказывай дедушке-то! Уж я спря­чу дело; авось, обойдётся как-нибудь...

Отношение к Алексею

Прибежала бабушка, заохала, даже заплакала, смешно ругая меня:

— Ах ты, пермяк, солёны уши! Чтоб те приподняло да шлёпнуло.

Потом стала уговаривать Цыганка:

— Уж ты, Ваня, не сказывай дедушке-то! Уж я спря­чу дело; авось, обойдётся как-нибудь...

Отношение к Богу — А Господь с ними! — беззаботно ответила бабуш­ка. — А пускай смеются, на доброе им здоровье! …— Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка, Нижний-то! Вот он какой, Богов! Церкви-те, гляди-ка ты, ле­тят будто! …— Пресвятая Мати Божия, верни разум детям моим! … — Полно, Яша, Господь знает, чему учит! …— Господи, Господи! Как хорошо всё! Нет, вы глядите, как хорошо-то всё! … Милостив Господь бывает до тебя, большой тебе разум даёт... …— Помяни моё слово: горестно накажет нас Господь за этого человека! Накажет... ... Дедушка хотел было Ванюшку- то в полицию нести, да я отговорила: возьмём, мол, себе; это Бог нам послал в тех место, которые померли.

Отношение к Богу

— А Господь с ними! — беззаботно ответила бабуш­ка. — А пускай смеются, на доброе им здоровье!

…— Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка, Нижний-то! Вот он какой, Богов! Церкви-те, гляди-ка ты, ле­тят будто!

…— Пресвятая Мати Божия, верни разум детям моим!

… — Полно, Яша, Господь знает, чему учит!

…— Господи, Господи! Как хорошо всё! Нет, вы глядите, как хорошо-то всё!

… Милостив Господь бывает до тебя, большой тебе разум даёт...

…— Помяни моё слово: горестно накажет нас Господь за этого человека! Накажет...

... Дедушка хотел было Ванюшку- то в полицию нести, да я отговорила: возьмём, мол, себе; это Бог нам послал в тех место, которые померли.

Отношение Алексея к бабушке  До неё как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала всё во­круг меня в непрерывную нить, сплела всё в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близ­ким сердцу моему, самым понятным и дорогим челове­ком — это её бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни.

Отношение Алексея к бабушке

До неё как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала всё во­круг меня в непрерывную нить, сплела всё в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близ­ким сердцу моему, самым понятным и дорогим челове­ком — это её бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни.

Вывод. Что позволяет бабушке выжить в столь жестоком мире? Каково ее значение  в жизни Алексея?    Бабушке помогает выжить в жестоком мире вера в Бога, любовь к окружающим, забота о близких и ее доброта. Она любит мир, в котором живет, любуется им, живет, понимая всех и прощая всем обиды.  Для Алексея она – глоток свежего воздуха в доме Кашириных, поддержка и опора, самый лучший друг.

Вывод. Что позволяет бабушке выжить в столь жестоком мире? Каково ее значение в жизни Алексея?

Бабушке помогает выжить в жестоком мире вера в Бога, любовь к окружающим, забота о близких и ее доброта. Она любит мир, в котором живет, любуется им, живет, понимая всех и прощая всем обиды.

Для Алексея она – глоток свежего воздуха в доме Кашириных, поддержка и опора, самый лучший друг.

ДЕДУШКА

ДЕДУШКА

Внешность  Впереди всех быстро шёл неболь­шой сухонький старичок, в чёрном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелё­ными глазками…  Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро…  Весь он был складный, точёный, острый. Его атласный, шитый шел­ками, глухой жилет был стар, вытерт, ситцевая рубаха измята, на коленях штанов красовались большие запла­ты, а всё-таки он казался одетым и чище и красивей сыновей, носивших пиджаки, манишки и шёлковые ко­сынки на шеях.  А дед ещё более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горя­чей суетливостью, зелёные глаза смотрят подозрительно.

Внешность

Впереди всех быстро шёл неболь­шой сухонький старичок, в чёрном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелё­ными глазками…

Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро…

Весь он был складный, точёный, острый. Его атласный, шитый шел­ками, глухой жилет был стар, вытерт, ситцевая рубаха измята, на коленях штанов красовались большие запла­ты, а всё-таки он казался одетым и чище и красивей сыновей, носивших пиджаки, манишки и шёлковые ко­сынки на шеях.

А дед ещё более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горя­чей суетливостью, зелёные глаза смотрят подозрительно.

Манера говорить, поведение Кричал, взвизги­вая: — Что-о, дура? Ага-а! То-то вот... Эх вы-и... Дед, стуча ложкой по столу, покраснел весь и звонко — пету­хом — закричал: — По миру пущу! … Кричал дед, сверкая глазами, и было странно, что, маленький такой, он может кричать столь оглушительно. … Они говорили долго; сначала дружелюбно, а потом дед начал шаркать ногой по полу, как петух перед боем, гро­зил бабушке пальцем и громко шептал… — Эх вы-и! — часто восклицал он.

Манера говорить, поведение

Кричал, взвизги­вая:

— Что-о, дура? Ага-а! То-то вот... Эх вы-и...

Дед, стуча ложкой по столу, покраснел весь и звонко — пету­хом — закричал:

— По миру пущу!

… Кричал дед, сверкая глазами, и было странно, что, маленький такой, он может кричать столь оглушительно.

… Они говорили долго; сначала дружелюбно, а потом дед начал шаркать ногой по полу, как петух перед боем, гро­зил бабушке пальцем и громко шептал…

— Эх вы-и! — часто восклицал он.

Манера говорить, поведение  Нагнувшись, поцеловал меня в лоб; потом заговорил, тихо поглаживая голову мою маленькой, жёсткой рукою, окрашенной в жёлтый цвет, особенно заметный на кри­вых, птичьих ногтях.  Привалившись ко мне сухим, складным телом, он стал рассказывать о детских своих днях словами крепкими и тяжёлыми, складывая их одно с другим легко и ловко.  Его зелёные глаза ярко разгорелись, и, весело ощети­нившись золотым волосом, сгустив высокий свой голос, он трубил в лицо мне…  Говорил он и — быстро, как облако, рос предо мною, превращаясь из маленького, сухого старичка в человека силы сказочной, — он один ведёт против реки огромную, серую баржу...

Манера говорить, поведение

Нагнувшись, поцеловал меня в лоб; потом заговорил, тихо поглаживая голову мою маленькой, жёсткой рукою, окрашенной в жёлтый цвет, особенно заметный на кри­вых, птичьих ногтях.

Привалившись ко мне сухим, складным телом, он стал рассказывать о детских своих днях словами крепкими и тяжёлыми, складывая их одно с другим легко и ловко.

Его зелёные глаза ярко разгорелись, и, весело ощети­нившись золотым волосом, сгустив высокий свой голос, он трубил в лицо мне…

Говорил он и — быстро, как облако, рос предо мною, превращаясь из маленького, сухого старичка в человека силы сказочной, — он один ведёт против реки огромную, серую баржу...

Отношение к жизни С минуту он молчал, закрыв глаза, почмокивая тём­ными губами, и вдруг, точно уколотый, встряхивался, соображал вслух: — Яшку с Мишкой женить надобно как можно ско­рей; может, жёны да новые дети попридержат их, — а — Ну, так я тебе скажу: будь хитёр, это лучше, а простодушность — та же глупость, понял? Баран простодушен. Запомни! Посмеиваясь, бабушка рассказала мне о разделе имуще­ства между ею и дедом: он отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и сказал: — Это — твоё, а больше ничего с меня не спрашивай!  Затем отобрал у неё все старинные платья, вещи, лисий салоп, продал всё за семьсот рублей, а деньги отдал в рост под проценты своему крестнику-еврею, торговцу фрукта­ми.

Отношение к жизни

С минуту он молчал, закрыв глаза, почмокивая тём­ными губами, и вдруг, точно уколотый, встряхивался, соображал вслух:

— Яшку с Мишкой женить надобно как можно ско­рей; может, жёны да новые дети попридержат их, — а

— Ну, так я тебе скажу: будь хитёр, это лучше, а простодушность — та же глупость, понял? Баран простодушен. Запомни!

Посмеиваясь, бабушка рассказала мне о разделе имуще­ства между ею и дедом: он отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и сказал:

— Это — твоё, а больше ничего с меня не спрашивай!

Затем отобрал у неё все старинные платья, вещи, лисий салоп, продал всё за семьсот рублей, а деньги отдал в рост под проценты своему крестнику-еврею, торговцу фрукта­ми.

Отношение к детям, к жене  Дедушка, бегая вокруг стола, жалобно вскрикивал: — Братья, а! Родная кровь! Эх вы-и...  Дед, натягивая на плечо изорванную рубаху, кричал ей: — Что, ведьма, народила зверья? — Ты, мать, гляди за ними, а то они Варвару-то из­ведут, чего доброго... — Знаю я тебя, ты их больше любишь! А Мишка твой — езуит, а Яшка — фармазон! И пропьют они добро моё, промотают... Сбросив шубу на пол, дед закричал: — Сволочи! Какого вы парня зря извели! Ведь ему бы цены не было лет через пяток... Он отшвырнул меня прочь, грозя дядьям маленьким красным кулаком: — Волки!  И сел на скамью, упершись в неё руками, сухо всхли­пывая, говоря скрипучим голосом: — Знаю я, — он вам поперёк глоток стоял... Эх, Ванюшечка... дурачок! Что поделаешь, а? Что — говорю — поделаешь? Кони — чужие, вожжи — гнилые.  Дед вошёл, остановился у порога и спросил: — Мать? — Ой? — Обожглась? — Ничего.  Дед вздохнул: — Милостив Господь бывает до тебя, большой тебе разум даёт... И, погладив её по плечу, добавил, оскалив зубы: — На краткое время, на час, а даёт

Отношение к детям, к жене

Дедушка, бегая вокруг стола, жалобно вскрикивал:

— Братья, а! Родная кровь! Эх вы-и...

Дед, натягивая на плечо изорванную рубаху, кричал ей:

— Что, ведьма, народила зверья?

— Ты, мать, гляди за ними, а то они Варвару-то из­ведут, чего доброго...

— Знаю я тебя, ты их больше любишь! А Мишка твой — езуит, а Яшка — фармазон! И пропьют они добро моё, промотают...

Сбросив шубу на пол, дед закричал:

— Сволочи! Какого вы парня зря извели! Ведь ему бы цены не было лет через пяток...

Он отшвырнул меня прочь, грозя дядьям маленьким красным кулаком:

— Волки!

И сел на скамью, упершись в неё руками, сухо всхли­пывая, говоря скрипучим голосом:

— Знаю я, — он вам поперёк глоток стоял... Эх, Ванюшечка... дурачок! Что поделаешь, а? Что — говорю — поделаешь? Кони — чужие, вожжи — гнилые.

Дед вошёл, остановился у порога и спросил:

— Мать?

— Ой?

— Обожглась?

— Ничего.

Дед вздохнул:

— Милостив Господь бывает до тебя, большой тебе разум даёт...

И, погладив её по плечу, добавил, оскалив зубы:

— На краткое время, на час, а даёт

Отношение к Алексею

Дед выдернул меня из тесной кучи людей и спросил, держа за голову:

— Ты чей таков будешь?—…Скулы-те отцовы...

Однажды дед спросил:

— Ну, Олёшка, чего сегодня делал? Играл! Вижу по желваку на лбу. Это не велика мудрость желвак нажить! А «Отче наш» заучил?

Он орал, тискал меня и на­конец бросил на лавку, разбив мне лицо. Помню дикий его крик:

— Привязывай! Убью!..

— Здравствуй, сударь... Да ты ответь, не сердись! Ну, что ли?..

Вынув из кармана пряничного козла, два сахарных рожка, яблоко и ветку синего изюма, он положил всё это на подушку, к носу моему.— Вот, видишь, я тебе гостинца принёс!

Нагнувшись, поцеловал меня в лоб; потом заговорил, тихо поглаживая голову мою маленькой, жёсткой рукою, окрашенной в жёлтый цвет, особенно заметный на кри­вых, птичьих ногтях.

— Я тебя тогда перетово, брат. Разгорячился очень; укусил ты меня, царапал, ну, и я тоже рассердился!

Дедушка смотрел на меня всё внимательнее и всё реже сёк, хотя, по моим сообра­жениям, сечь меня следовало чаще прежнего: становясь взрослее и бойчей, я гораздо чаще стал нарушать дедовы правила и наказы, а он только ругался да замахивался на меня.

Через несколько дней после похорон матери дед ска­зал мне:

— Ну, Лексей, ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе, а иди-ка ты в люди...

Дед на пожаре  Дед ти­хонько выл: — И-и-ы... — Григорий, держи её! — выл дедушка. — Ой, пропа­ла...  На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, под­брасывая деда; огонь ударил в его большие глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, упёрлась передними ногами; дедушка выпустил повод из рук и отпрыгнул, крикнув: — Мать, держи!

Дед на пожаре

Дед ти­хонько выл:

— И-и-ы...

— Григорий, держи её! — выл дедушка. — Ой, пропа­ла...

На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, под­брасывая деда; огонь ударил в его большие глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, упёрлась передними ногами; дедушка выпустил повод из рук и отпрыгнул, крикнув:

— Мать, держи!

Отношение к Богу  Через несколько дней после приезда он заставил меня учить молитвы. – Мать, не­взлюбил нас Господь за последние года, а? Мать? — Ну, мать, посетил нас Господь, — горим

Отношение к Богу

Через несколько дней после приезда он заставил меня учить молитвы.

– Мать, не­взлюбил нас Господь за последние года, а? Мать?

— Ну, мать, посетил нас Господь, — горим

Отношение Алексея к деду  Особенно же не понравился мне дед; я сразу почуял в нём врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство.  Я хорошо видел, что дед следит за мною умными и зоркими зелёными глазами, и боялся его. Помню, мне всегда хотелось спрятаться от этих обжигающих глаз. Мне казалось, что дед злой; он со всеми говорит на­смешливо, обидно, подзадоривая и стараясь рассердить всякого. — Эх вы-и! — часто восклицал он; долгий звук «и-и» всегда вызывал у меня скучное, зябкое чувство.  Очень хотелось ударить его ногой…  Рассказывал он вплоть до вечера, и, когда ушёл, лас­ково простясь со мной, я знал, что дедушка не злой и не страшен. Мне до слёз трудно было вспоминать, что это он так жестоко избил меня, но и забыть об этом я не мог.  Мне было и смешно и противно видеть все эти дедовы фокусы

Отношение Алексея к деду

Особенно же не понравился мне дед; я сразу почуял в нём врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство.

Я хорошо видел, что дед следит за мною умными и зоркими зелёными глазами, и боялся его. Помню, мне всегда хотелось спрятаться от этих обжигающих глаз. Мне казалось, что дед злой; он со всеми говорит на­смешливо, обидно, подзадоривая и стараясь рассердить всякого.

— Эх вы-и! — часто восклицал он; долгий звук «и-и» всегда вызывал у меня скучное, зябкое чувство.

Очень хотелось ударить его ногой…

Рассказывал он вплоть до вечера, и, когда ушёл, лас­ково простясь со мной, я знал, что дедушка не злой и не страшен. Мне до слёз трудно было вспоминать, что это он так жестоко избил меня, но и забыть об этом я не мог.

Мне было и смешно и противно видеть все эти дедовы фокусы

Последние годы жизни  Он окончательно заболел скупостью и потерял стыд: стал ходить по старым знакомым, бывшим сослуживцам своим в ремесленной управе, по богатым купцам и, жалу­ясь, что разорён детьми, выпрашивал у них денег на бед­ность.  Лет через десять, когда бабушка уже успокоилась навсегда, дед сам ходил по улицам города нищий и безумный, жалостно выпрашивая под окнами: — Повара мои добрые, подайте пирожка кусок, пирожка-то мне бы! Эх вы-и...Прежнего от него только и осталось, что это горькое, тягучее, волнующее душу: — Эх вы-и...

Последние годы жизни

Он окончательно заболел скупостью и потерял стыд: стал ходить по старым знакомым, бывшим сослуживцам своим в ремесленной управе, по богатым купцам и, жалу­ясь, что разорён детьми, выпрашивал у них денег на бед­ность.

Лет через десять, когда бабушка уже успокоилась навсегда, дед сам ходил по улицам города нищий и безумный, жалостно выпрашивая под окнами:

— Повара мои добрые, подайте пирожка кусок, пирожка-то мне бы! Эх вы-и...Прежнего от него только и осталось, что это горькое, тягучее, волнующее душу:

— Эх вы-и...

Вывод. В чем неоднозначность деда Каширина в жизни Алексея?  С одной стороны, пример деда, властного и жестокого, его отношение к жизни, к родным и окружающим оставили неизгладимый след в душе Алексея.  С другой стороны, деда нельзя назвать несправедливым. Он прекрасно понимает никчемность своих сыновей, жалеет мать Алексея, потерявшую мужа, любит мальчика больше других внуков, по-своему ценит жену, но сознательно закрывает своё сердце для доброты и милосердия, тем самым преподнося внуку жестокие уроки взрослой жизни.

Вывод. В чем неоднозначность деда Каширина в жизни Алексея?

С одной стороны, пример деда, властного и жестокого, его отношение к жизни, к родным и окружающим оставили неизгладимый след в душе Алексея.

С другой стороны, деда нельзя назвать несправедливым. Он прекрасно понимает никчемность своих сыновей, жалеет мать Алексея, потерявшую мужа, любит мальчика больше других внуков, по-своему ценит жену, но сознательно закрывает своё сердце для доброты и милосердия, тем самым преподнося внуку жестокие уроки взрослой жизни.

ЦЫГАНОК

ЦЫГАНОК

Внешность Цыганка  Квадратный, широкогрудый, с огромной кудрявой головой, он явился под вечер, празднично одетый в золотистую, шёлковую рубаху, плисовые штаны и скрипучие сапоги гармони­кой. Блестели его волосы, сверкали раскосые весёлые глаза под густыми бровями и белые зубы под чёрной по­лоской молодых усов, горела рубаха, мягко отражая крас­ный огонь неугасимой лампады.

Внешность Цыганка

Квадратный, широкогрудый, с огромной кудрявой головой, он явился под вечер, празднично одетый в золотистую, шёлковую рубаху, плисовые штаны и скрипучие сапоги гармони­кой. Блестели его волосы, сверкали раскосые весёлые глаза под густыми бровями и белые зубы под чёрной по­лоской молодых усов, горела рубаха, мягко отражая крас­ный огонь неугасимой лампады.

Характер и занятия Цыганка … Я, брат, жуликоватый!.. — Я в этом деле умнее самого квартального! У меня, брат, из кожи хоть голицы шей! Она объяснила мне, что Цыганок не столько покупает на базаре, сколько ворует. — Даст ему дед пятишницу, он на три рубля купит, а на десять украдёт, — невесело говорила она. — Лю­бит воровать, баловник! Раз попробовал — ладно вышло, а дома посмеялись, похвалили за удачу, он и взял воров­ство в обычай.  Я ловкий, конь рез­вый! — сказал он, усмехаясь, но тотчас грустно нахму­рился. — Ведь я знаю: воровать нехорошо и опасно. Это я так себе, от скуки. И денег я не коплю, дядья твои за неделю-то всё у меня выманят. Мне не жаль, берите! Я сыт.

Характер и занятия Цыганка

… Я, брат, жуликоватый!..

— Я в этом деле умнее самого квартального! У меня, брат, из кожи хоть голицы шей!

Она объяснила мне, что Цыганок не столько покупает на базаре, сколько ворует.

— Даст ему дед пятишницу, он на три рубля купит, а на десять украдёт, — невесело говорила она. — Лю­бит воровать, баловник! Раз попробовал — ладно вышло, а дома посмеялись, похвалили за удачу, он и взял воров­ство в обычай.

Я ловкий, конь рез­вый! — сказал он, усмехаясь, но тотчас грустно нахму­рился. — Ведь я знаю: воровать нехорошо и опасно. Это я так себе, от скуки. И денег я не коплю, дядья твои за неделю-то всё у меня выманят. Мне не жаль, берите! Я сыт.

Забавы Цыганка  По субботам в кухне начиналась неописуемо забавная жизнь: Цыганок доставал из-за печи чёрных тараканов, быстро делал нитяную упряжь, вырезывал из бумаги сани, и по жёлтому, чисто выскобленно­му столу разъезжала четвёрка вороных.  Он умел делать фокусы с картами, деньгами, кричал больше всех детей и почти ничем не отличался от них. Ему было девятнадцать лет, и был он больше всех нас четверых, взятых вместе.  Цыганок слушал музыку с тем же вниманием, как все, запустив пальцы в свои чёрные космы, глядя в угол и посапывая. Иногда он неожиданно и жалобно воскли­цал: — Эх, кабы голос мне, — пел бы я как, Господи!  Цыганок плясал неутомимо, самозабвенно, и казалось, что, если открыть дверь на волю, он так и пойдёт плясом по улице, по городу, неизвестно куда.

Забавы Цыганка

По субботам в кухне начиналась неописуемо забавная жизнь: Цыганок доставал из-за печи чёрных тараканов, быстро делал нитяную упряжь, вырезывал из бумаги сани, и по жёлтому, чисто выскобленно­му столу разъезжала четвёрка вороных.

Он умел делать фокусы с картами, деньгами, кричал больше всех детей и почти ничем не отличался от них. Ему было девятнадцать лет, и был он больше всех нас четверых, взятых вместе.

Цыганок слушал музыку с тем же вниманием, как все, запустив пальцы в свои чёрные космы, глядя в угол и посапывая. Иногда он неожиданно и жалобно воскли­цал:

— Эх, кабы голос мне, — пел бы я как, Господи!

Цыганок плясал неутомимо, самозабвенно, и казалось, что, если открыть дверь на волю, он так и пойдёт плясом по улице, по городу, неизвестно куда.

Как появился в доме Кашириных?  Я узнал от неё, что Цыганок — подкидыш; раннею весной, в дождливую ночь, его нашли у ворот дома на лавке. «Дедушка хотел было Ванюшку- то в полицию нести, да я отговорила: возьмём, мол, себе; это Бог нам послал в тех место, которые померли»

Как появился в доме Кашириных?

Я узнал от неё, что Цыганок — подкидыш; раннею весной, в дождливую ночь, его нашли у ворот дома на лавке.

«Дедушка хотел было Ванюшку- то в полицию нести, да я отговорила: возьмём, мол, себе; это Бог нам послал в тех место, которые померли»

 Как относятся к нему члены семьи?    Мне стало ясно, что Цыганок занимает в доме особенное место: дедушка кричал на него не так часто и сердито, как на сыновей, а за глаза гово­рил о нём, жмурясь и покачивая головою:— Золотые руки у Иванка, дуй его горой! Помяните моё слово: не мал человек растёт!  Дядья тоже обращались с Цыганком ласково, друже­ски и никогда не «шутили» с ним, как с мастером Григорием…  Но и о Цыганке за глаза дядья говорили сердито, насмешливо, порицали его работу, ругали вором и лен­тяем.

Как относятся к нему члены семьи?

Мне стало ясно, что Цыганок занимает в доме особенное место: дедушка кричал на него не так часто и сердито, как на сыновей, а за глаза гово­рил о нём, жмурясь и покачивая головою:— Золотые руки у Иванка, дуй его горой! Помяните моё слово: не мал человек растёт!

Дядья тоже обращались с Цыганком ласково, друже­ски и никогда не «шутили» с ним, как с мастером Григорием…

Но и о Цыганке за глаза дядья говорили сердито, насмешливо, порицали его работу, ругали вором и лен­тяем.

Как относится Цыганок к Алексею? — Так жаль стало мне тебя, аж горло перехватывает, чую! Беда! А он хлещет... — Так ведь и я тебя тоже люблю, — за то и боль при­нял, за любовь! Али я стал бы за другого за кого? На­плевать мне...

Как относится Цыганок к Алексею?

— Так жаль стало мне тебя, аж горло перехватывает, чую! Беда! А он хлещет...

— Так ведь и я тебя тоже люблю, — за то и боль при­нял, за любовь! Али я стал бы за другого за кого? На­плевать мне...

Гибель Цыганка  В кухне, среди пола, лежал Цыганок, вверх лицом; широкие полосы света из окон падали ему одна на голо­ву, на грудь, другая — на ноги. Лоб его странно светился; брови высоко поднялись; косые глаза пристально смотре­ли в чёрный потолок; тёмные губы, вздрагивая, выпуска­ли розовые пузыри; из углов губ, по щекам, на шею и на пол стекала кровь; она текла густыми ручьями из-под спины. — Упал, а его и придавило, — в спину ударило. И нас бы покалечило, да мы вовремя сбросили крест.  Цыганок мычал, как во сне, и таял, становился всё более плоским, приклеиваясь к полу, ухо­дя в него.

Гибель Цыганка

В кухне, среди пола, лежал Цыганок, вверх лицом; широкие полосы света из окон падали ему одна на голо­ву, на грудь, другая — на ноги. Лоб его странно светился; брови высоко поднялись; косые глаза пристально смотре­ли в чёрный потолок; тёмные губы, вздрагивая, выпуска­ли розовые пузыри; из углов губ, по щекам, на шею и на пол стекала кровь; она текла густыми ручьями из-под спины.

— Упал, а его и придавило, — в спину ударило. И нас бы покалечило, да мы вовремя сбросили крест.

Цыганок мычал, как во сне, и таял, становился всё более плоским, приклеиваясь к полу, ухо­дя в него.

Как Алексей относится к Цыганку?  Я сказал ему, что очень люблю его.  Я смотрел на его весёлое лицо и вспоминал бабушкины сказки про Ивана-царевича, про Иванушку-дурачка.  Я и любил Ивана, и удивлялся ему до немоты. Моя дружба с Иваном всё росла; я почти весь день вертелся около Цыганка.

Как Алексей относится к Цыганку?

Я сказал ему, что очень люблю его.

Я смотрел на его весёлое лицо и вспоминал бабушкины сказки про Ивана-царевича, про Иванушку-дурачка.

Я и любил Ивана, и удивлялся ему до немоты.

Моя дружба с Иваном всё росла; я почти весь день вертелся около Цыганка.

Вывод. Какую роль в жизни Алексея сыграл Цыганок?  Цыганок – человек веселый, легкий, жизнерадостный, добрый, помогающий Алексею выжить в доме Кашириных, как и бабушка, оказал большое влияние на главного героя и навсегда остался в его памяти.

Вывод. Какую роль в жизни Алексея сыграл Цыганок?

Цыганок – человек веселый, легкий, жизнерадостный, добрый, помогающий Алексею выжить в доме Кашириных, как и бабушка, оказал большое влияние на главного героя и навсегда остался в его памяти.

МАСТЕР ГРИГОРИЙ Плешивый, бородатый человек в тёмных очках.  Высокий, измождённый, похо­жий на образ святого. Дядья каждой вечер устраивали что-нибудь обидное и злое: то нагреют на огне ручки ножниц, то воткнут в сиденье его стула гвоздь вверх остриём или подложат, полуслепому, разноцветные куски материи, — он сошьёт их в одну «штуку», а дедушка ру­гает его за это. Однажды, когда он спал после обеда в кухне на по­латях, ему накрасили лицо фуксином, и долго он ходил смешной, страшный: из серой бороды тускло смотрят два круглых пятна очков, и уныло опускается длинный ба­гровый нос, похожий на язык. Когда ему было больно, на его большом лице являлась волна морщин и, странно скользнув по лбу, приподняв брови, пропадала где-то на голом черепе.

МАСТЕР ГРИГОРИЙ

  • Плешивый, бородатый человек в тёмных очках.
  • Высокий, измождённый, похо­жий на образ святого.
  • Дядья каждой вечер устраивали что-нибудь обидное и злое: то нагреют на огне ручки ножниц, то воткнут в сиденье его стула гвоздь вверх остриём или подложат, полуслепому, разноцветные куски материи, — он сошьёт их в одну «штуку», а дедушка ру­гает его за это. Однажды, когда он спал после обеда в кухне на по­латях, ему накрасили лицо фуксином, и долго он ходил смешной, страшный: из серой бороды тускло смотрят два круглых пятна очков, и уныло опускается длинный ба­гровый нос, похожий на язык.
  • Когда ему было больно, на его большом лице являлась волна морщин и, странно скользнув по лбу, приподняв брови, пропадала где-то на голом черепе.
МАСТЕР ГРИГОРИЙ — Григория рассчитать надо — это его недосмотр! От­работал мужик, отжил!  Другим и, может быть, ещё более тяжёлым впечатле­нием улицы был мастер Григорий Иванович. Он совсем ослеп и ходил по миру, высокий, благообразный, немой. Его водила под руку маленькая серая старушка; останав­ливаясь под окнами, она писклявым голосом тянула, всег­да глядя куда-то вбок:— Подайте, Христа ради, слепому, убогому...А Григорий Иванович молчал. Чёрные очки его смо­трели прямо в стену дома, в окно, в лицо встречного; на­сквозь прокрашенная рука тихонько поглаживала широ­кую бороду, губы его были плотно сжаты. Я часто видел его, но никогда не слыхал ни звука из этих замкнутых уст, и молчание старика мучительно давило меня. Я не мог подойти к нему, никогда не подходил…  Не мог я по­дойти к нему, — было нестерпимо стыдно перед ним, и я знал, что бабушке тоже стыдно. — Помяни моё слово: горестно накажет нас Господь за этого человека! Накажет...

МАСТЕР ГРИГОРИЙ

— Григория рассчитать надо — это его недосмотр!

От­работал мужик, отжил!

Другим и, может быть, ещё более тяжёлым впечатле­нием улицы был мастер Григорий Иванович. Он совсем ослеп и ходил по миру, высокий, благообразный, немой. Его водила под руку маленькая серая старушка; останав­ливаясь под окнами, она писклявым голосом тянула, всег­да глядя куда-то вбок:— Подайте, Христа ради, слепому, убогому...А Григорий Иванович молчал. Чёрные очки его смо­трели прямо в стену дома, в окно, в лицо встречного; на­сквозь прокрашенная рука тихонько поглаживала широ­кую бороду, губы его были плотно сжаты. Я часто видел его, но никогда не слыхал ни звука из этих замкнутых уст, и молчание старика мучительно давило меня. Я не мог подойти к нему, никогда не подходил…

Не мог я по­дойти к нему, — было нестерпимо стыдно перед ним, и я знал, что бабушке тоже стыдно.

— Помяни моё слово: горестно накажет нас Господь за этого человека! Накажет...

МАСТЕР ГРИГОРИЙ — Я, милый, тридцать семь лет дедушку знаю, в на­чале дела видел и в конце гляжу. Мы с ним раньше друж­ки-приятели были, вместе это дело начали, придумали. Он умный, дедушка! Вот он хозяином поставил себя, а я не сумел. Господь, однако, всех нас умнее: он только улыбнётся, а самый премудрый человек уж и в дураках мигает.  Длинный, костлявый Григорий, бородатый, без шап­ки, с большими ушами, точно добрый колдун, мешает кипящую краску и всё учит меня: — Гляди всем прямо в глаза; собака на тебя бросится, и ей тоже, — отстанет... — Вы Ивана и задавили, — глухо сказал Григорий. — Да, — как же... — Вы!

МАСТЕР ГРИГОРИЙ

— Я, милый, тридцать семь лет дедушку знаю, в на­чале дела видел и в конце гляжу. Мы с ним раньше друж­ки-приятели были, вместе это дело начали, придумали. Он умный, дедушка! Вот он хозяином поставил себя, а я не сумел. Господь, однако, всех нас умнее: он только улыбнётся, а самый премудрый человек уж и в дураках мигает.

Длинный, костлявый Григорий, бородатый, без шап­ки, с большими ушами, точно добрый колдун, мешает кипящую краску и всё учит меня:

— Гляди всем прямо в глаза; собака на тебя бросится, и ей тоже, — отстанет...

— Вы Ивана и задавили, — глухо сказал Григорий.

— Да, — как же...

— Вы!

МАСТЕР ГРИГОРИЙ  Мастер взглянул на меня из-под очков мутными, крас­ными глазами. Посадил на колени и, уткнувшись тёплой, мягкой бо­родой в щёку мне, памятно рассказал: — Тебе всё надо понимать, гляди, а то пропадёшь!  С Григорием — просто, как с бабушкой, но жутко, и кажется, что он из-под очков видит всё насквозь.  Каширины, брат, хорошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют! Ты вот спроси-ка бабушку, как они отца твоего со света сживали. Она всё скажет — она неправду не любит, не понимает. Она вроде святой, хоть и вино пьёт, табак нюхает. Блаженная как бы. Ты держись за неё крепко...Он оттолкнул меня, и я вышел во двор, удручённый, напуганный.

МАСТЕР ГРИГОРИЙ

Мастер взглянул на меня из-под очков мутными, крас­ными глазами. Посадил на колени и, уткнувшись тёплой, мягкой бо­родой в щёку мне, памятно рассказал:

— Тебе всё надо понимать, гляди, а то пропадёшь!

С Григорием — просто, как с бабушкой, но жутко, и кажется, что он из-под очков видит всё насквозь.

Каширины, брат, хорошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют! Ты вот спроси-ка бабушку, как они отца твоего со света сживали. Она всё скажет — она неправду не любит, не понимает. Она вроде святой, хоть и вино пьёт, табак нюхает. Блаженная как бы. Ты держись за неё крепко...Он оттолкнул меня, и я вышел во двор, удручённый, напуганный.

Вывод. Какую роль в жизни Алексея сыграл мастер Григорий?  Мастер Григорий сыграл огромную роль в познании Алексеем жизни. Он прямолинеен и правдив. Именно от него мальчик узнает всю правду о семье Кашириных: о смерти жены дяди Якова, об отношении Кашириных к отцу Алексея. Он говорит братьям об их вине в смерти Цыганка.

Вывод. Какую роль в жизни Алексея сыграл мастер Григорий?

Мастер Григорий сыграл огромную роль в познании Алексеем жизни. Он прямолинеен и правдив. Именно от него мальчик узнает всю правду о семье Кашириных: о смерти жены дяди Якова, об отношении Кашириных к отцу Алексея. Он говорит братьям об их вине в смерти Цыганка.

ХОРОШЕЕ ДЕЛО

Но особенно крепко захватил и потянул меня к себе нахлебник Хорошее Дело.

Это был худощавый, сутулый человек, с белым лицом в чёрной раздвоенной бородке, с добрыми глазами, в оч­ках. Был он молчалив, незаметен и, когда его приглаша­ли обедать, чай пить, неизменно отвечал:— Хорошее дело.

Вся комната его была заставлена и завалена какими-то ящиками, толстыми книгами незнакомой мне граждан­ской печати; всюду стояли бутылки с разноцветными жид­костями, куски меди и железа, прутья свинца. С утра до вечера он, в рыжей кожаной куртке, в серых клетчатых штанах, весь измазанный какими-то красками, неприятно пахучий, встрёпанный и неловкий, плавил свинец, паял какие-то медные штучки, что-то взвешивал на маленьких весах, мычал, обжигал пальцы и торопливо дул на них, подходил, спотыкаясь, к чертежам на стене и, протерев очки, нюхал чертежи, почти касаясь бумаги тонким и прямым, странно белым носом. А иногда вдруг останав­ливался среди комнаты или у окна и долго стоял, закрыв глаза, подняв лицо, остолбеневший, безмолвный.

Я влезал на крышу сарая и через двор наблюдал за ним в открытое окно, видел синий огонь спиртовой лам­пы на столе, тёмную фигуру; видел, как он пишет что-то в растрёпанной тетради, очки его блестят холодно и си­невато, как льдины; колдовская работа этого человека часами держала меня на крыше, мучительно разжигая любопытство. Иногда он, стоя в окне, как в раме, спрятав руки за спину, смотрел прямо на крышу, но меня как будто не видел, и это очень обижало

ХОРОШЕЕ ДЕЛО  Никто в доме не любил Хорошее Дело.  А когда бабушка замолчала, он бурно вскочил и, раз­махивая руками, как-то неестественно закружился, за­бормотал: — Знаете, это удивительно, это надо записать, непре­менно! Это — страшно верное, наше...Теперь ясно было видно, что он плачет, — глаза его были полны слёз; они выступали сверху и снизу, глаза купались в них; это было странно и очень жалостно. Он бегал по кухне, смешно, неуклюже подпрыгивая, разма­хивал очками перед носом своим, желая надеть их, и всё не мог зацепить проволоку за уши.

ХОРОШЕЕ ДЕЛО

Никто в доме не любил Хорошее Дело.

А когда бабушка замолчала, он бурно вскочил и, раз­махивая руками, как-то неестественно закружился, за­бормотал:

— Знаете, это удивительно, это надо записать, непре­менно! Это — страшно верное, наше...Теперь ясно было видно, что он плачет, — глаза его были полны слёз; они выступали сверху и снизу, глаза купались в них; это было странно и очень жалостно. Он бегал по кухне, смешно, неуклюже подпрыгивая, разма­хивал очками перед носом своим, желая надеть их, и всё не мог зацепить проволоку за уши.

ХОРОШЕЕ ДЕЛО  Молчали долго. В такие минуты родятся особенно чистые, лёгкие мыс­ли, но они тонки, прозрачны, словно паутины, и неуло­вимы словами. Всё было хорошо и как- то особенно, не по-всегдашнему понятно и близко.  Мы подружились. С этого дня я приходил к Хорошему Делу, когда хотел, садился в ящик с каким-то тряпьём и невозбранно следил за ним…  Хорошее Дело всегда слушал мою болтовню внима­тельно…  Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь.  И всегда его краткие замечания падали вовремя, были необходимы, — он как будто насквозь видел всё, что де­лалось в сердце и голове у меня, видел все лишние, не­верные слова раньше, чем я успевал сказать их, видел и отсекал прочь…  Вечером он уехал, ласково простившись со всеми, крепко обняв меня.  Так кончилась моя дружба с первым человеком из бес­конечного ряда чужих людей в родной своей стране, — лучших людей её...

ХОРОШЕЕ ДЕЛО

Молчали долго. В такие минуты родятся особенно чистые, лёгкие мыс­ли, но они тонки, прозрачны, словно паутины, и неуло­вимы словами. Всё было хорошо и как- то особенно, не по-всегдашнему понятно и близко.

Мы подружились. С этого дня я приходил к Хорошему Делу, когда хотел, садился в ящик с каким-то тряпьём и невозбранно следил за ним…

Хорошее Дело всегда слушал мою болтовню внима­тельно…

Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь.

И всегда его краткие замечания падали вовремя, были необходимы, — он как будто насквозь видел всё, что де­лалось в сердце и голове у меня, видел все лишние, не­верные слова раньше, чем я успевал сказать их, видел и отсекал прочь…

Вечером он уехал, ласково простившись со всеми, крепко обняв меня.

Так кончилась моя дружба с первым человеком из бес­конечного ряда чужих людей в родной своей стране, — лучших людей её...

Вывод. Какую роль в жизни Алексея сыграл Хорошее дело? Хорошее дело стал для Алексея тем, кто воспитывал не силой и злостью, подобно деду Каширину, а умением слушать ребенка, быть с ним на равных. В какой-то мере он заменил мальчику отца, который, по воспоминаниям знавших его людей, тоже был хорошим человеком.

Вывод. Какую роль в жизни Алексея сыграл Хорошее дело?

Хорошее дело стал для Алексея тем, кто воспитывал не силой и злостью, подобно деду Каширину, а умением слушать ребенка, быть с ним на равных. В какой-то мере он заменил мальчику отца, который, по воспоминаниям знавших его людей, тоже был хорошим человеком.


Скачать

Рекомендуем курсы ПК и ППК для учителей

Вебинар для учителей

Свидетельство об участии БЕСПЛАТНО!